Глаза матери

Сегодня, по старой, доброй традиции сразу несколько поколений одной семьи собрались за одним большим столом, повод для праздника был существенный – День Победы. Егор Кузьмич остался единственным из семьи, кто не только помнил войну и все её тяготы, но и непосредственно в ней участвовал. Родные хотели не просто поздравить старика, а искренне и сердечно поблагодарить его за чистое небо над головой и за возможность жить в мире.

В промежутках между тостами звучали шутки, забавные случаи из жизни и, конечно же, военные песни. «Смуглянку», любимую песню Кузьмича, семейный хор исполнил на бис несколько раз, но все ждали коронного номера таких семейных встреч – «Темную ночь» в исполнении его самого. И он запел… бархатным баритоном… как всегда мягко, проникновенно…всем сердцем, до мурашек… И вдруг, после слов: «В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь, и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь»,- глаза старика увлажнились. Он резко встал из-за стола и, произнеся: «Когда же они поймут, наконец…», - вышел из комнаты. Все были в недоумении от того кому была адресована эта фраза и что необходимо было понять. Тишина повисла в комнате, родные очень хорошо знали Егора Кузьмича – во всём том, что касалось войны, в том числе и воспоминаний, он был немногословен, можно даже сказать, закрыт, - спросить его в этот момент никто не решился.

Кузьмич, тем временем, выйдя во двор и сев на завалинку, решил сделать пару затяжек самокрутки, которую он так и не бросил курить ещё со времён войны, вопреки всем угрожающим предписаниям докторов. Пальцы рук, не смотря на их деформированность из-за хронического артрита, слушались старика и он, проворно собрав ими сигаретку, поднёс её ко рту и сделал первую затяжку. Это помогало ему в минуты внутренних переживаний и глубоких раздумий. Вот и сейчас что-то происходило у него внутри, Кузьмич не мог понять, откуда взялась эта боль за грудиной, что за тревога, точнее волнение появилось неожиданно. Мысли путались, обрывки воспоминаний военных лет наплывали друг на друга без чёткой хронологии, увлекая его в прошлое… «Эх, война… война… сколько боли и страданий она несёт в себе…», - раздумья Кузьмича прервал его внук, Егор.

«Дед, можно к тебе в компанию напроситься? Посидеть с тобой на завалинке рядом?» - спросил Егор, прямо смотря в глаза деду, пытаясь найти в них то, что так долго тот прятал ото всех. «А чего ж нельзя, места тут, чай, не купленные. Ты присаживайся тезка, присаживайся. Да калякай, разговор у тебя ко мне какой или просто так вышел воздухом подышать да думку какую подумать?» - пытался отшутиться деревенским говором Кузьмич, в надежде что тёзка, как и прежде, не будет спрашивать о войне, недолго посидит и оставит старика наедине со своими размышлениями. Но у Егора была другая цель.

- Дед, я никогда раньше не спрашивал тебя о войне. В школе мальчишки часто хвастались подвигами своих дедов, рассказывали разные истории. Мне тоже хотелось не отставать от них, тем более у тебя весь парадный китель в медалях и орденах, вот и придумывал, за тебя, разные подвиги. А сейчас я преподаватель исторического факультета, мои студенты, из доступных им документов, знают о подвигах авиационных дивизий, в том числе и о той, в которой воевал ты. Они хотят восстановить многие недостающие факты, не ради собственного тщеславия, а чтобы увековечить великий подвиг своего народа для потомков, внеся тем самым свою лепту в сохранение мира на нашей земле.

Они расспрашивают меня о тебе, а я не знаю, что им ответить. Раньше у меня получалось переводить разговор на другую тему, но сейчас я чётко вижу, что скоро такой возможности не будет. Да и, если честно, мне самому, и как историку, и как твоему внуку, интересно узнать о войне от тебя. Так сказать, услышать своими ушами, из первых уст, а может, если получится, прочувствовать твои эмоции, твою боль и ненависть к врагу.

- Ненависть к врагу говоришь, подвиги? – Кузьмич сделал ещё одну затяжку, помолчал недолго, как бы погружаясь в то далёкое прошлое. - Подвигов было много, любовь к родным и ненависть к врагу помогали нам сильно тогда. Мы действительно верили, что враг будет убит, победа будет за нами. Вот только случай один перевернул в моей жизни многое…  Я никогда о нём, никому не говорил, да видать сейчас время пришло…

Весна сорок пятого года… Наша дивизия расположилась в окрестностях Берлина. Несмотря на то, что акт о капитуляции Германии был уже подписан, точечно бои продолжались. Хотя ты и сам всё это знаешь. Так вот… дрова понадобились для нашей полевой кухни, ну я и вызвался их набрать в околке, который находился неподалёку от нас. Ребята предложили мне помочь, да я отказался. Неужто сам не насобираю дровишек или силёнок не хватит донести? В общем, пошёл один, на душе было радостно, война закончилась, скоро домой, увижу своих родителей, Тонечку. Да-да, твою бабушку, я ещё до войны на неё заглядывался. И так, в своих думках не заметил, что зашёл далеко, смысла мне не было дрова отсюда тащить, там и по окраине их было достаточно. Я развернулся и пошагал обратно, как вдруг, неподалёку, резкий звук -  хрустнула ветка. Я оглянулся и увидел немецкого солдата.

Кровь прилила к моему лицу, в голове за считанные доли секунды пронесся весь ужас войны: сожженные деревни, разгромленные города, истерзанный народ. Я бомбил врага сверху, но внутри было желание вот так, вживую, встретиться с ним… и отомстить. Многими из нас двигала тогда ненависть и месть. Трудно сказать, что больше поднимало людей в атаку - любовь к Родине или ненависть к врагу. А тут мне судьба сделала такой подарок - в нескольких шагах от меня тот, кого я ненавидел всё это время – враг, мой враг, враг моего народа. Всего лишь несколько прыжков, и я уже тряс за грудки этого солдата. Ненависть внутри меня росла, я готов был задушить его, как вдруг, у него из внутреннего кармана кителя выпала фотография. В его глазах я прочитал насколько она дорога ему. Животное во мне просыпалось, теперь оно хотело медленно убивать, мучить… и эта фотография была прекрасным средством для таких изощрённых пыток. Я не мог упустить этот шанс, фотография оказалась у меня в руках.

Я тогда не представлял, что с ней буду дальше делать. Мне было интересно кто на ней запечатлён, кем так дорожит этот немец. Я не знаю, как передать тебе то, что произошло со мной дальше… - Кузьмич снова замолчал, сделал очередную затяжку и, собравшись с духом, продолжил. – На ней была женщина, нет, она не была красавицей. Глаза… прекрасные глаза, они светились и были наполнены любовью. Бывало, что так на меня смотрела мама. За грудиной вдруг сильно сдавило, я не знаю, что произошло со мной в тот миг, что-то перевернулось внутри меня, ненависть куда-то исчезла. Теперь передо мной стоял обыкновенный испуганный хлопец. Его руки тряслись и тянулись к фотографии, в глазах была мольба не причинить вреда фото. Он без конца повторял: «Das ist meine Mutter... Meine Mutter… Mutter…»

Кузьмич отвернулся в сторону, чтобы смахнуть слезу, которая так предательски скатилась из глаз и теперь блестела на щеке. Он думал, что время притупило те чувства, но оказалось, что нет. Ему было тяжело говорить, боль за грудиной не стихала. Егор словно чувствовал состояние деда и не торопил его с продолжением. После недолгой паузы Кузьмич продолжил.

- Я и без слов тогда понял, что это его мать. Что-то родное вдруг у меня проснулось к этому солдату, и я обнял его... Сколько мы простояли обнявшись, я не помню. Первый раз в жизни я вот так, искренне обнимал врага и понимал, что никакой он мне ни враг, он такой же, как и я, человек, со своей судьбой, со своей болью и любовью, со своими мечтами и устремлениями. Я отдал ему фотографию и показал свои. Какое-то время мы просидели вместе, он мне шпрехал на своём, а я ему гутарил по-нашему. И ты знаешь, тёзка, мы понимали в тот момент друг друга, сердцем понимали. На прощанье мы с ним обнялись ещё раз и разошлись в разные стороны. Я насобирал дров и вернулся в дивизию. Правда ребята уже переполошились из-за моего долгого отсутствия, я что-то придумал на ходу, сослался, что мне нездоровится и пошел отдыхать. Сон не шёл, мыслей было много в голове.

Для чего мы воюем, кому нужны войны? Они уносят столько жизней, по сути, только лишь потому, что кто-то что-то захотел кому-то доказать. А ведь по ту сторону баррикад, такие же люди, с той же болью и исковерканными представлениями, со своей судьбой, с любовью к своим родным, к преданности своей идеи. И так, размышляя, я всё больше осознавал, что моя ненависть к фашистской Германии и к её народу растворяется. Передо мной были глаза матери немецкого солдата, их свет и любовь. Я прощал врага и понимал, что не смогу так хладнокровно воевать, как раньше. Благо, на утро пришёл приказ о моём переводе в штаб, а оттуда я уже вернулся домой. Так по воле судьбы, оружие в мои руки больше не попало.

Это здорово, что твои студенты хотят увековечить подвиг народа. Мы действительно не должны забывать о горестях и бедах, о боли и страданиях, которые несёт в себе война. Я часто слышу фразу, что красота спасёт мир. Я бы её немного перефразировал. Красота души – Любовь – спасёт мир. Потому что только любящее, искренне любящее сердце не только способно понять, что врагов нет, но и подарить свою любовь тем, кому жизнь, по каким-то причинам, её мало отмерила.

- Дед, можно я эту историю расскажу своим студентам?

- Отчего же нельзя? Можно. Расскажи, наверное, время пришло понять нам всем, что только Любовь может спасти наш мир.

Кузьмич замолчал, на душе его вдруг стало легко, за грудиной перестало болеть и давить, а глаза… глаза светились любовью.